Согласно тем же показаниям компаса, на севере должен быть запад. То есть, все на одну четверть круга переместилось вправо по часовой стрелке. В результате именно здесь, сверившись с компасом, Виктор Иванович, видимо, огорчился, что чутье его обмануло, и вынужден был положиться на компас, который вместо запада увел их на север.
Так они заблудились, — с глубоким вздохом закончил ученый.
— Почему же так получается в этом месте с компасом? — спросил помрачневший таежник.
— Магнитная аномалия, милейший Пахом Степанович! — с огорчением воскликнул профессор. Где-то, очевидно, в горах, в недрах образовался сильный магнитный центр в виде базальта или магнетита — магнитного железняка. Но утешать себя рано, ибо может оказаться, что мы имеем дело с простым базальтом — изверженной породой, содержащей обычно много магнетита.
— Что же теперь будем делать, Федор Андреевич? — спросил старый таежник, окончательно растерявшийся при столкновении с такими непонятными ему фактами.
Старый геолог долго сидел в тяжелом раздумье возле своей шляпы, на которой лежал горный компас. Он долго не отвечал. В лесу было жарко. Предвечерняя жара и душный воздух разморили профессора. Сказывалась, видимо, усталость от поисков. Наконец, тяжело дыша, он встал, убрал компас в футляр, надел шляпу, сделал несколько пометок в дневнике, спрятал тетрадь.
— Отправимся в лагерь, дружище Пахом Степанович, — сказал он, надевая рюкзак. — Там будет виднее, что предпринять…
Глава двенадцатая
План Черемховского. — Пахом Степанович готовится на поиски заблудившихся. — План срывается. — Жажда подвига. — Помощь орочей. — В Комсомольске-на-Амуре. — Самолет над лагерем.
Поздним вечером Черемховский и Пахом Степанович доплелись до лагеря усталые, удрученные. Тайная надежда старого геолога на то, что они застанут Дубенцова и Анюту возвратившимися в лагерь, не сбылась.
Еще в пути Черемховский на всякий случай разработал план действий и подробно обсудил его с Пахомом Степановичем. Согласно этому плану Пахом Степанович завтра же утром отправляется на поиски Дубенцова и Анюты по их следу. Старый таежник заверил начальника отряда, что до тех пор, пока они идут по земле, он выследит их, пусть потребуется уйти на край света.
Что же касается Черемховского, то он, в соответствии с этим планом, должен заняться изучением месторождения каменного угля и не сниматься с бивуака до тех пор, пока не придут Дубенцов и Анюта. Если же они не вернутся в ближайшие два-три дня, он пошлет рабочего в Комсомольск с просьбой выслать самолеты на поиски заблудившихся.
Однако последующие события, как увидит читатель, внесли серьезные поправки в проекты начальника отряда.
Поужинав и немного отдохнув, Черемховский и Пахом Степанович при свете костра принялись за подготовку к завтрашнему походу на розыски заблудившихся. Но скоро Черемховский занемог: видимо, простудился, посидев разгоряченным на сырой, прохладной земле во время поисков Дубенцова и Анюты. Дрожа от озноба и превозмогая боль в груди, старик ушел спать. К полуночи и Пахом Степанович управился. Он уложил все необходимое во вьючный мешок, осмотрел и починил одежду и обувь, почистил и смазал берданку. Он предупредил дежурного рабочего, чтобы к рассвету была накормлена и напоена лошадь, а сам, не раздеваясь, улегся спать.
С восходом солнца Пахом Степанович был уже на ногах. Черемховского нигде не было видно, и Пахом Степанович зашел в палатку начальника отряда, предполагая, что он еще спит. Нужно было попрощаться и получить последние напутствия.
Старый геолог не спал. Пахома Степановича поразил болезненный вид Черемховского. Глаза его были полузакрыты, голова вяло склонилась набок, сухие руки безвольно лежали поверх одеяла. Больной тяжело дышал.
— Что с тобой, Федор Андреевич? — старый таежник склонился над Черемховским.
— Не знаю, не знаю, дружище, — слабым голосом ответил профессор. — Жар у меня… Сильный жар… Трудно дышать…
Пахом Степанович немедленно разбудил фельдшера.
Явившись, Карамушкин немедленно поставил термометр и принялся ослушивать Черемховского. Термометр показал высокую температуру — около сорока градусов.
Карамушкин был вне себя: он опасался энцефалита — болезни, против которой тогда еще не существовало лекарств.
Узнав о несчастье, поднялся на ноги весь лагерь. Люди с тревогой ожидали, что скажет фельдшер.
— Похоже на воспаление легких, — проговорил Карамушкин, внимательно осмотрев Черемховского. — Только уж больно симптомы какие-то неопределенные…
Он хотел высказать подозрение на энцефалит, но промолчал, не желая расстраивать профессора и сеять панику в отряде. Но все-таки задал наводящий вопрос:
— Как руки и ноги, Федор Андреевич?
— Ничего, могу пока двигать, — понимающе ответил старый геолог.
— Чувствительность на концах пальцев сохраняется?
— Кажется, в полной степени…
— Тогда не похоже… — произнес фельдшер, не закончив мысль. — Тем не менее, состояние ваше, Федор Андреевич, я расцениваю тяжелым и даже опасным. Вас надо немедленно вывозить отсюда и класть в больницу.
— Не говорите пустяков, Карамушкин, — отмахнулся профессор. — Разве вы не знаете, что я не могу оставить экспедицию… в таком положении. Правительство разрешило, мечта всей моей жизни… И потом же ухватились, почти ухватились за месторождение магнитного железняка… — в полубреду закончил он.
Пахом Степанович вышел, незаметно позвав фельдшера после того, как тот дал больному лекарство.
— Не скрывай, паря, от меня, — сказал старый таежник, отведя фельдшера подальше от палатки, — заразный клещ укусил Федора Андреевича?