Грунт под кочками состоял из плотной глины, которая настолько была утрамбованной, что в ней не тонуло даже копыто лошади. Но часто встречались колдобины — ямы со следами сгнивших корневищ некогда стоявшего на этом месте дерева. Теперь тут образовались залитые водой углубления, подчас скрытые нависшей с кочек осокой.
У человека, много путешествовавшего по тайге, где часто встречаются мари, вырабатывается искусство ходьбы по таким кочкам. Вооружившись палкой, он опирается ею между кочками и ставит ногу в середину веера осоки — в центр кочки. При этом каждый шаг делается осмотрительно, с точным расчетом. Понятно, такая ходьба требует много времени и энергии, а главное — неусыпного внимания.
Таким умением владели Пахом Степанович, Дубенцов и отчасти профессор Черемховский. Для всех остальных, и особенно для животных, поход через марь вскоре превратился в сплошную пытку.
Вооруженные палками люди то и дело срывались с кочек, вылезали с мокрыми по колено ногами, пытались идти и вновь срывались и опять вылезали. Некоторые пробовали брести по воде, но и такой способ мало облегчал ходьбу — иногда невозможно было протиснуть ноги между кочками.
Особенно же страдали животные. Нагруженные тяжелыми вьюками, они медленно двигались, с трудом поднимая ноги, чтобы перешагивать через высокие кочки. Со стороны казалось, что они на брюхе ползут по зеленому ковру осоки и что у них вовсе нет ног. Иногда какая-нибудь лошадь падала. Для того чтобы поднять ее, приходилось снимать вьюки, а это еще больше задерживало караван.
Геологи продвигались вперед медленно, часто останавливались, чтобы передохнуть, и снова шли молча, стиснув зубы, изнемогая и обливаясь потом.
Анюта мужественно переносила трудности перехода через марь. Она не умела ходить по кочкам, поэтому Дубенцов счел своим долгом помогать девушке. Сначала он поддерживал ее под локоть, потом они взялись за руки.
Шагая с кочки, на кочку, Дубенцов своей палкой указывал девушке место, куда ставить ногу. Анюта оказалась сообразительной ученицей и все реже и реже срывалась с кочек.
Но уже через километр пути по мари она так выбилась из сил, что стала часто оступаться. Пятиминутные передышки уже не восстанавливали ее сил, а от длительных она отказалась, так как они уже много отстали от каравана. Да и солнце клонилось к закату, а пройдена была лишь треть пути.
Дубенцов, нагруженный рюкзаком и карабином, тоже сильно устал и; заглядевшись вперед, не заметил, как Анюта провалилась в колдобину, предательски скрытую высокой и густой осокой… Он помог ей вылезти, но, она всетаки изрядно выкупалась. Больше девушка уже не могла идти, не отдохнув как следует, и они присели на кочки.
— Вероятно, вы сейчас думаете, Виктор Иванович, отдышавшись, заговорила Анюта: — вот, мол, теперь убедилась, девонька, что тайга мало приспособлена для прогулок московских барышень. Но вы ошибаетесь даже теперь: у меня нет раскаяния. Вы улыбаетесь? Даю вам честное слово, я только сейчас шла и думала: трудно, ужасно трудно! И вдруг, допустим, мне скажут: хватит, дорогая, изнурять себя, вот тебе ковер-самолет, он доставит тебя прямо в Москву, на квартиру. Там ждет тебя горячая ванна, сухая, чистая одежда, вкусный обед. И отдых… И что же вы думаете! Меня это совсем не прельстило. И никакого другого желания у меня нет, кроме как идти и идти, чтобы достичь вон той темно-зеленой гряды. Вы мне верите?
— Конечно. Я сам часто испытываю подобное. Однако же остаюсь при своем убеждении, потому что считаю: вам гораздо труднее, чем мне, и для нас гораздо благоразумнее сидеть в лаборатории или, например, в палеонтологическом кабинете. Это ведь тоже работа геолога! Так нет же, вы обязательно рветесь туда, где впору только выносливому мужчине. И почему?
— Видимо, потому же, почему вы погнались за тигром, — улыбаясь, ответила Анюта — Кстати, я давно хотела вас спросить — Анюта почти в точности сформулировала тот вопрос, с которым шла к Дубенцову в памятный вечер их знакомства,
— И вот я тоже не пойму, — продолжала она, — из чего это рождается у вас: из благоразумия, настолько высокого, что я не способна постичь его, или из страсти к подвигу во имя самого подвига?
— Конечно же, из благоразумия, — живо и убежденно ответил Дубенцов, — из самого элементарного благоразумия, которое настолько понятно, что о нем и говорить нечего. Мне и в голову не приходило поступить иначе.
— Вот и прекрасно! Я точно так же не могла поступить иначе, как только так, как поступаю, — подхватила Анюта. — И когда вы осуждаете меня за это, я обижалось.
— Напрасно, возразил Дубенцов. — Я далек от мыслей, чтобы вам ничего не знать, кроме домашнего очага, упаси и помилуй! Но тайга есть тайга. Вы сами прекрасно теперь видите ее…
— Вижу — и нисколько не страшусь. Я гораздо сильнее, чем вы думаете.
Завидую вашему упорству, — примирительно улыбаясь, сказал Дубенцов. — Ну что ж, может быть, двинемся?
После отдыха они пошли быстрее. Сказывался опыт Анюты, накопленный после километрового пути по мари.
После очередного пятиминутного отдыха они нагнали караван.
Впереди еще оставалась добрая треть расстояния до зеленой гряды — около километра, а солнце неудержимо катилось к горизонту. На востоке начинал сгущаться темно-сиреневый сумрак вечера, побагровело над головой высокое небо. Над марью подымался холодный вечерний воздух. В эту минуту, когда изыскатели особенно спешили, чтобы засветло выйти из мари, между кочек упала одна из лошадей. Попытки поднять ее, не развьючивая, успеха не имели. Лошадь лишь тяжело кряхтела, а когда попробовали тащить ее, жалобно заржала. С нее быстро сняли вьюки, но и после этого она не могла подняться.