Тайна Красного озера. Падение Тисима-Ретто - Страница 62

— Поплывем, конечное дело, завтра? — спросил Пахом Степанович своих спутников.

— Да, отдохнем ночь, а завтра поутру и тронемся, — соглашался Дубенцов. — Кстати, я тут сегодня обратил внимание на одно интересное обнажение вот в этом направлении, — указал он рукой в сторону, куда ходил собирать пробковую кору. — Нужно обязательно его посмотреть.

— Это где трещина через весь обрыв? — спросила Анюта. — Я тоже хотела сказать тебе о нем. По-моему, это или сильно метаморфизированные и смятые осадочные породы, или выход изверженных пород.

— Я подозреваю последнее, — сказал молодой геолог, — а это очень важно даже для определения места нашего нахождения.

— Почему?

— А помнишь, что говорил Федор Андреевич при первой нашей беседе тогда, вечером?

— Это об интрузиях и метаморфизме пород, типичных для центра Сихотэ-Алиня?

— Именно!

— Отсюда, как следствие, — мы находимся в центре Сихотэ-Алиня?

— Такое подозрение у меня имеется. То есть в одном из трех хребтов, которые составляют здесь основные центральные цепи Сихотэ-Алиня.

— В таком случае нам нечего здесь рассиживаться, до сумерек остается не больше часа, — сказала Анюта.

Они взяли с собой туесок под ягоду — у подножий осыпей и обнажений всегда бывают заросли малины и отправились в лес.

— Я весь день сегодня замечаю за тобой, Анюта, — заговорил Дубенцов, когда они отошли порядочно от бивуака, — что у тебя чем-то испорчено настроение. — Он остановился против девушки, бережно взял ее за руку и вопросительно посмотрел в глаза. — Если это не душевная твоя тайна, то прошу объяснить, чем ты огорчена?

Анюта смущенно улыбнулась, но сейчас же ее чуть скошенные глаза стали печальными. Она посмотрела мимо Дубенцова куда-то вдаль и проговорила:

— Я удивляюсь, как ты мог заметить это…

— Мне кажется, что я по одному движению твоего мизинца могу узнать настроение — так ты мне близка и понятна…

— Благодарю, Витя. Я не хотела говорить тебе этого… — Анюта замялась, погладила его жесткую кисть, рассеянно глядя куда-то мимо.

— Так что же все-таки случилось?

— Вообще ничего серьезного. Я прошлой ночью видела нехороший сон…

Она снова умолкла.

— Вот те на! — весело воскликнул Дубенцов. — Так что же ты так огорчаешься, если это сон?

— Да, но он связан с явью.

— Ничего не понимаю…

— Я видела во сне стойбище и Вачу. Будто в стойбище пришел пароход, и капитан на нем — папа. Всем привезли подарки, а мне говорят: «Поскольку ты дочь капитана, то тебе лучший подарок…» И ведут ко мне тебя! А ты бесшабашно смеешься, зубы у тебя сверкают, и идешь ты прямо ко мне. Я бросилась обнимать тебя. Потом почему-то испугалась, что тебя украдут, и попросила отвести тебя на пароход. Только увели тебя, вдруг бежит ко мне Вача. Бросается передо мной на колени и с плачем просит, чтобы я вернула тебя ей, что она нашла тебя где-то в тайге и без тебя не может жить. А я не отдаю. Тогда она говорит, что я злой дух и чтобы я сейчас же уходила из стойбища. Потом я будто гонялась за тобой, не могла к тебе прикоснуться — ты убегал, а какой-то голос говорил мне; «Это тебе в наказание за обиду, нанесенную Ваче…» Вот такая ерунда приснилась…

— Так что же все-таки испортило тебе настроение?

— То, что я отобрала тебя у Вачи. Так, по-моему, и есть в действительности. Скажи, как ты думаешь, или, может быть, ты знаешь — любит она тебя?

— Поверь, ей-богу, не знаю. Относятся она ко мне чисто по-товарищески, это я знаю. Никаких намеков, тем более разговоров на эту тему у нас не было.

— Так тогда я скажу тебе; она тебя любит.

— Откуда это известно? — улыбнулся Дубенцов.

— Из моих наблюдений, Виктор. Почетное место для твоей фотографии — раз; Вача смутилась, когда папа спросил в первый вечер прихода в стойбище о тебе и взял посмотреть твою фотографию — это два; какими грустными глазами она провожала тебя из стойбища! — это три. Девушка девушку в таких делах очень понимает.

— Какой же вывод из этого?

— Я не знаю, и это мучает меня…

— Я бы сделал из этого такой вывод, Анюта: выбросить из головы и забыть. Девушка она хорошая, это правда, но разве мало хороших девушек на свете? А ведь полюбишь только одну!

— А что такое любовь?

— Чувство, которое я питаю к тебе. — Виктор рассмеялся собственной находчивости, обняв Анюту за талию.

— Ладно, Виктор, пойдем быстрее.

Но они уже были у цели — лес поредел, и перед ними поднялся высокий буроватый обрыв обнажения. У его подножия переплелись густые заросли малинника. Геологи оставили свои туески у самого приметного куста и принялись обследовать обнажение. Нижняя его половина представляла из себя однородную массу темно-серого мелкозернистого гранита. Как бы составляя второй этаж обнажения, вверху выступали смятые пласты осадочных пород, судя по внешнему виду, — кристаллических известняков.

— Интересное место! — воскликнул Дубенцов. — Изверженные породы подняли эти пласты и сильно метаморфизировали их.

— Следовательно, здесь мы должны искать руды? — спросила Анюта. — Ведь они часто образуются на контактах изверженных и осадочных пород, особенно если последние представлены известняками.

— Да, это мечта геолога — найти такие контакты, — говорил Дубенцов, карабкаясь вверх по трещине: — Ты, Анюточка, пока проследи подножие, а я попробую добраться до тех пластов.

Трещина рассекла по вертикали весь обрыв и шириной была не более полметра, так что Дубенцову сравнительно легко удалось добраться до осадочных пород. Он долго не подавал голоса с обрыва. Анюта тем временем осматривала подножие обнажения, все дальше уходя в сторону, пока не достигла его границы. Дальше начинался пологий склон сопки, покрытый растительностью. Анюта стала взбираться вверх по грани обнажения. В эту сторону пласты осадочных пород были вдвое выше, чем по трещине, но девушка добралась до них, хватаясь за траву и выступы камней.